Мемуары
Анатолий НИКОЛИН
СЛЕДЫ НА ПЕСКЕ
Литературные воспоминания
(Продолжение. Начало 14 и 19 ноября)
111
Из Донецка в Мариуполь мой приятель Николай Сальков уезжать не хотел. У него в столице края случилась неприятность: в нетрезвом виде он попался на глаза кому-то из областного начальства, и за этот проступок его приговорили к высылке из города. В советскую эпоху была такая мера наказания для проштрафившихся журналистов и писателей. По аналогии с Пушкиным я в шутку называл его мариупольское затворничество «первой южной ссылкой». Когда ему предстояло вернуться в Донецк и вообще – вернется ли он в родной город, никто сказать не мог. Даже всесильный и уважаемый в партийных кругах главный редактор газеты «Комсомолец Донбасса» А.Черкасов. А пока что Николай работал заместителем редактора «Приазовского рабочего» Андрея Трофимовича Зоненко и фактически самостоятельно делал газету.
На наших глазах сухая провинциальная газетка, каким был в те времена «Приазовский рабочий», стала молодеть и расцветать. Николай привлек к газетному творчеству талантливую молодежь, резервы черпал в «Современнике» и в Лито. Ушел работать в редакцию наш друг, поэт Витя Игнатов, и до конца жизни прослужил в газетах Донбасса. Коля Лазаренко выдвинулся тоже при Салькове и вскоре стал штатным литсотрудником газеты. Несколько позже перешла в «Приазовский рабочий» молодой прозаик Наталья Харакоз. Мы с Игорем Павловым подвизались на общественных началах, хотя редакционные удостоверения нам выдали, и гонорары за публикации платили исправно.
Коля Лазаренко делил кабинет со знаменитой личностью, журналистом Аркадием Козловским. Плодотворнее и быстрее Аркадия Иосифовича никто в редакции не работал. Мастер броского заголовка и популярных статей и очерков, он был известнейшей фигурой, в городе его знали и стар, и млад. Партработники, хозяйственники, простые люди. В редакции с раннего утра гремел его хриплый баритон, - Козловский рассказывал свежий анекдот или новую смешную историю. Как сейчас слышу мощные раскаты его трубного голоса: «Как-то г’аз на Куг’ском вокзале в Москве я пил водку с г‘усским попом…» И следовала очередная, вызывавшая гомерический хохот комическая история…
На самом деле, жизнь у этого весельчака и циника была суровая, даже трагическая. В блокадном Ленинграде он потерял семью, умершую от голода. Чтобы не бередить душу воспоминаниями, уехал на юг. Обосновался в Мариуполе и прожил здесь до конца своих дней…
В «Молодом современнике» начиналась карьера выпускника Московского университета, поэта и будущего сотрудника ростовского издательства «Дон» Анатолия Миголя. Заведующей отделом культуры «Приазовского рабочего, ставшей впоследствии известной новосибирской писательницей Надежды Синиченко. Вся эта разношерстная, талантливая публика кочевала из «Современника» в Лито и обратно.
Я притащил в Лито своего школьного друга Дэви Губенко, умника и книгочея, у него была огромная библиотека западной литературы. А моя была собранием русской классики. Я подпитывался недостающими книгами у него, а он - у меня. В шутку мы именовали друг друга «западник» и «славянофил», хотя определенного эстетического направления никто из нас не придерживался. Мы любили качественную литературу независимо от принадлежности к тому или иному лагерю. Позднее, уже в новые времена, точно так же я оценивал стихи Олексы Ольжича и Олены Телиги, Мыколы Зерова и Василия Стуса - что бы ни говорили об этом поэте, лирика у него замечательная. А потом прозу и стихи Юрия Андруховича…
Дэви Губенко я затащил в Лито, потому что в те затхлые годы интеллигентным юношам как воздух нужна была дружеская культурная среда. Место, где можно встретиться с единомышленниками и поговорить о литературе и не только. Он пробовал писать прозу, и получалось у него хорошо. Рассказ «День до вечера» был немедленно опубликован в литературной страничке и получил хорошие отзывы. Хотя рассказ был отнюдь не производственный и не партийный, а … о любви.
Я же пребывал в забвении, и мне казалось, что виноват в этом я сам. Были бы мои стихи хорошего качества, вот как рассказ у Дэви, их бы тоже напечатали, сокрушался я. Но литература такая вещь, что желание написать хороший текст не гарантирует его исполнения. Все происходит где-то внутри, вне нас и без нас. Значит, с горечью думал я, мое время еще не пришло…
В 60-е годы Лито делилось на три группы. Поэты-фронтовики – Николай Берилов, Иван Битюков - думали и писали, как и положено, о прошедшей войне, о заводах и комсомольских стройках. Они знали себе цену, на наших сходках по средам появлялись редко, держались отчужденно и мрачновато. А на разборах стихов гнули свою линию: литература – дело общественное, требующее четкой гражданской позиции…
К фронтовикам примыкали литераторы среднего поколения, те, кого называют детьми войны: Анатолий Заруба, Анатолий Белоус, Александр Молчанов. Они союзничали с фронтовиками, но с ними не сливались.
Александр был лирик-почвенник. Движение почвенничества тогда только зарождалось. Распад Советского Союза в 1991 году идеологически был подготовлен писателями-почвенниками. Родилось это движение в Москве, а потом его подхватили литераторы союзных республик. Саша жил в Мариуполе, но был глубоко русским поэтом. Древняя Русь, иконы, Кижи, татаро-монголы, князь Игорь, половцы, Задонщина не сходили со страниц его стихов. Каждый год он уезжал в отпуск в глухую, корневую Россию и напитывался новыми впечатлениями. Сочинял громадные циклы стихов и осенью, с началом сезона в Лито, громогласно их зачитывал. К патриотам и пролетариям он примыкал по возрасту и совпадал с ними по тревоге за судьбу Отечества. Любил опекать молодых поэтов и относился к ним с отцовской любовью. Приметил меня, оценил мои первые опыты и рекомендовал к печати, но не получал поддержки членов правления. От моих опусов они морщились: «так, этюды. Ничего серьезного». Вот и ходил я в непризнанных гениях с гордо поднятой головой. Игорь Павлов подшучивал: «ты, старик, пишешь непечатными словами…» - «Лучше уж непечатными, - огрызался я, - чем такими…» И кивал в сторону фронтовиков…
Из мэтров местного Пролеткульта самым состоявшимся считался Анатолий Заруба. Он был маститый автор, писавший стихи и прозу и публиковавший их в Мариуполе и Донецке. Закоренелый производственник, он не выходил за пределы заводской темы и казался скучным. С ним и выпивать было неинтересно, а мы это занятие очень даже любили. Летом засиживались после бурных споров в городском парке, в открытом кафе возле теннисного корта. За столиком под кустом цветущей сирени, с бутылкой-двумя сухого грузинского «Ркацители» - любимого вина нашей юности, дешевого и безвредного. Прошел теплый дождик, с куста тихо капало и пахло мокрой зеленью. Мы по очереди читали стихи, и у Зарубы они были такие же тяжелые и корявые, как его рабочие руки…
Анатолий Белоус, напротив, был ярок и многоцветен. Обожал Паустовского, Багрицкого, Бабеля, все время их цитировал и писал стихи крепкие, сочные – южные. Пропахшие морем, степью и романтикой Гражданской войны. Прозу он еще не писал – да мы все за редким исключением ее не писали, только стихи. В 60-е годы Анатолий полюбил морские приключения, украинскую вольницу, батьку Махно и писал о них всю жизнь.
Продолжение следует…